"Уроки патриотизма"
...когда люди вокруг прыгают, шумят, буквально сходят с ума, и ты становишься частью этого безумия, проникаешься им – вот тогда и возникает ЧУВСТВО любви к родине. Разума здесь уже нет – только эмоции... И если ты пропускаешь через себя эти чувства – раз, другой, третий, вот тогда ты и становишься истинным патриотом своей страны.
Это безнадежно...
Но забавно все же: ЧУВСТВО - большими буквами, а родина - маленькими.
via![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
kouzdra
Это безнадежно...
Но забавно все же: ЧУВСТВО - большими буквами, а родина - маленькими.
via
kouzdra
no subject
Вслед за фанфарами обрушился неслыханной силы шум. Телекран лопотал взволнованно и невнятно — его сразу заглушили ликующие крики на улице. Новость обежала город с чудесной быстротой. Уинстон расслышал немногое, но и этого было достаточно — все произошло так, как он предвидел: скрытно сосредоточившаяся морская армада, внезапный удар в тыл противнику, белая стрела перерезает хвост черной. Сквозь гам прорывались обрывки фраз: «Колоссальный стратегический маневр... безупречное взаимодействие... беспорядочное бегство... полмиллиона пленных... полностью деморализован... полностью овладели Африкой... завершение войны стало делом обозримого будущего... победа... величайшая победа в человеческой истории... победа, победа, победа!»
Ноги Уинстона судорожно двигались под столом. Он не встал с места, но мысленно уже бежал, бежал быстро, он был с толпой на улице и глох от собственного крика. Он опять посмотрел на портрет Старшего Брата. Колосс, вставший над земным шаром! Скала, о которую разбиваются азийские орды! Он подумал, что десять минут назад, всего десять минут назад в душе его еще жило сомнение и он не знал, какие будут известия: победа или крах. Нет, не только евразийская армия канула в небытие! Многое изменилось в нем с того первого дня в министерстве любви, но окончательное, необходимое исцеление совершилось лишь сейчас.
Голос из телекрана все еще сыпал подробностями — о побоище, о пленных, о трофеях, — но крики на улицах немного утихли. Официанты принялись за работу. Один из них подошел с бутылкой джина. Уинстон, в блаженном забытьи, даже не заметил, как ему наполнили стакан. Он уже не бежал и не кричал с толпой. Он снова был в министерстве любви, и все было прощено, и душа его была чиста, как родниковая вода. Он сидел на скамье подсудимых, во всем признавался, на всех давал показания. Он шагал по вымощенному кафелем коридору с ощущением, как будто на него светит солнце, а сзади следовал вооруженный охранник. Долгожданная пуля входила в его мозг.
Он остановил взгляд на громадном лице. Сорок лет ушло у него на то, чтобы понять, какая улыбка прячется в черных усах. О жестокая, ненужная размолвка! О упрямый, своенравный беглец, оторвавшийся от любящей груди! Две сдобренные джином слезы прокатились по крыльям носа. Но все хорошо, теперь все хорошо, борьба закончилась. Он одержал над собой победу. Он любил Старшего Брата.
Оруэлл, "1984", 1949
no subject
В ночь 21-22 августа 1991 (годовщина скоро!) я стоял в толпе у Белого Дома, когда Руцкой прилетел из Фороса и с балкона объявил: "Мерзавцы арестованы!" И толпа вокруг в совершенно диком восторге стала скандировать "Ель-цын, Ель-цын, Ель-цын!!!..." Какие-то старушки экзальтированные, панки, "афганцы"... Жутко было не по себе посреди этого нешуточного экстаза. Я, естественно, как всякий примерный октябренок-пионер-комсомолец, вполне себе был знаком с речевками, скандированиями и прочими массовыми действами. Но такого я не видел и не слышал ни до ни после. И стало вдруг совершенно понятно, что добром это не кончится. Все же настоение тогда было гораздо лучше, чем теперь. Наверное, потому что теперь уже понятно, чем все кончилось. Или еще не?
no subject
Я там не был, а был зимой на Манежной на митинге про Вильнюс. Там было наоборот - зимой на площади стоит полмиллиона народу и молчит. Очень тихо, никакого канонического "скрипа снега", кашлей, вздохов, просто живая тишина. Во всяком случае, я теперь это так помню.